Хочу в тюрьму! - заявил я в прокуратуре Республики Ингушетия.
Хочу в тюрьму - не шведскую, пояснил я, чтобы не спутали с героем фильма с таким же названием, а в нашу: с клопами и вшами, с туберкулезом и лишаями, родную, все еще советскую, тюрьму. Евротюрьма, где жилая площадь зека больше площади, выделяемой миграционной службой на вынужденного переселенца, за пределами моих мечтаний.
Я чувствовал себя уверенно, у прокурора был день приема. В отличие от главного федерального засланца Председателя Верховного Суда Республики, у которого прием был раз в месяц, этот принимал раз в неделю. В большом холле, в удобных креслах, сидели два сонных охранника в бронежилетах и секретарь. Людей не было. Мое заявление удивления не вызвало. Но оказалось, одного желания не то, что бы попасть в тюрьму, даже попасть к прокурору - мало. Я не смог уговорить секретаря доложить обо мне прокурору. Нужно было пройти предварительную процедуру. Меня отправили вниз к специальному чиновнику, регулирующему доступ к телу.
Там, куда меня направили, немолодая дама сдерживала натиск старика, как и я, жаждущего аудиенции. Из их диалога я понял - чтобы попасть к прокурору, нужен блат. Блата не было, меня не знали.
Я смутно, надеялся, что желание в тюрьму, хотя бы из смеха, достаточное основание, чтобы в приемный день попасть к прокурору. Но напрасно я махал заявлением с просьбой возбудить против меня уголовное дело.Напрасно угрожал пожаловаться вышестоящему прокурору о нарушении правил распорядка. Преступления и явки с повинной мало, чтобы попасть к прокурору - заявила дама, - не для этого его сюда прислали. Для чего его прислали, она объяснять не стала.
Видимо приемный день касается только стукачей, – думал я, направляясь к другому прокурору, помельче, который, как меня заверила дама, упакует не хуже. Того на месте не оказалось. Уходя, я заметил, что старик, который упорно названивал, пока я пререкался с длиннолицей дамой, судя по торжествующему виду с которым он брал талончик, сумел таки, пробиться к прокурору. Блат - выше наркома- истина не требующая доказательств. Мы, терпигорцы – беженцы, из-за его отсутствия, даже в тюрьму, как люди попасть не можем.
Дело, в общем, то было заурядное. Простая прописка. Вернее, отсутствие таковой. Устав от борьбы с чиновниками Осетии, которые при замене паспорта отказались внести в новый паспорт прописку, устав от судебных баталий с нашими, безразличными к происходящему судьями, которых я старался побудить обязать прокуроров возбудить по этим фактам уголовное дело против чиновников, я поставил себе прописку сам. Сделал я это в надежде найти выход для себя и тысяч своих сотоварищей- беженцев, которым, как и мне, органы ФМС Осетии не поставили в паспорте штамп о прописке, с целью узнать, насколько опасен самовольный перенос отметки о месте регистрации из справки адресного справочного бюро РСО-Алания, что бы другие могли сделать тоже. А побудил меня к этому сюжет о врачах, которые, в поисках способа лечения, заразили себя микробами болезни.
Моя первая попытка сесть в тюрьму по своему хотению, провалилась.
Не теряя надежды, зная, что и вы уважаемые, и не очень, блюстители закона гуляете по Интернету, я обращаюсь к вам с заявлением о том, что в моем паспорте стоит отметка о регистрации по месту моего жительства, которую я перенес из адресной справки, сам.
Хватайте меня скорее, иначе я поставлю отметки всем, кому ее не поставили органы ФМС Осетии и вам придется ловить тысячи человек.
Председатель Союза Пострадавших от Геноцида – Парчиев Р.
|